Старооскольский краевед и писатель Николай Белых, участник форсирования Днепра в октябре 1943 года, продолжает рассказ о боевой операции 22-го гвардейского воздушно-десантного полка в главе ТРЕУГОЛЬНИК ШВЕЙНЕЛЯ своего романа ПЕРЕКРЕСТОК ДОРОГ под именем Василия Шабурова.
ТРЕУГОЛЬНИК ШВЕЙНЕЛЯ
Продолжение
К этому времени подошли немецкие подкрепления, начались контратаки. Прибывали и десантники с пулеметами, пушками, минометами. Прибыл и майор Котов.
Утро этого октябрьского дня десантники встретили боями. Шабуров сидел в отбитой у немцев траншее, оглохший от непрерывного грохота мин и снарядов: немцы били по всей площади занятого десантниками плацдарма, особенно по району КП.
Из-за лесистого левого берега медленно поднималось солнце. Оно походило на огромный красный фонарь, пробивая светом туман над Днепром и дым над берегом.
Трудно было дышать от густых пороховых газов, от дыма, от зловония взрывчатки. А немцы лезли и лезли в контратаки.
К десяти часам утра пришлось отбить шесть контратак. Немцы бросали сотни мин и снарядов, десятки тысяч пуль. Кустарники горели, были посечены, стояли и белели, как обглоданные козами, тростинки.
В одиннадцатом часу появились «Юнкерсы». С режущим свистом летели бомбы и рвались, раскалывая землю. Просто удивительно, как вынослив человек: бугры исчезли, берег рушился и менялся под бомбами, в щепу разлетались деревья, сгорали дотла кустарники, а люди жили, отбивали атаки, сами атаковывали.
Когда десантники немного продвинулись, Шабуров тоже переменил свое местоположение, обосновался в парном окопе в нескольких десятках метров от переднего края. Котов остался под крутым берегом, в гроте. Функции разделили: Шабуров оперативно руководит боем, оценивает обстановку, ведет офицерскую разведку, опрашивает пленных и составляет боевые донесения. Котов – подписывает, передает важное на левый берег по радио.
Наступило в полдень затишие: немцы тоже обедали, галдели. Десантники молча поедали консервы с хлебом, запивали днепровской водой.
Шабурову принес Шахтарин книжку, найденную в сумке убитого немца. Коричневая книжка с черным тиснением на немецком языке. Это оказалось произведение Геннадия Фиш «Клятва».
На засаленной обложке Шабуров с трудом прочитал чернильную строчку: «Berlin, 1942».
С трудом, восстанавливая в памяти еще университетский запас знаний немецкого языка, прочитал Шабуров наугад выбранную 2-ю главу «Чемпион французской борьбы». Рассказывалось о переживаниях Ивара, променявшего ранг чемпиона мира на опасный путь с отрядом Финляндской революции января 1918 года.
«Почему немец носил и читал эту книгу, запрещенную и тем не менее изданную в Берлине? – задумался Шабуров. – Неужели только из-за любопытства? Можно предположить и другое: немец был или душевным человеком или шпионом и убийцей. Шпионы и убийцы нуждаются в революционной начитанности, чтобы лучше маскироваться…
Впрочем, никакие странности фактов не должны удивлять людей. Нашел же я возможным 8 октября 1943 года, сидя в парном немецком окопе со своим ординарцем в одном километре северо-западнее деревни Короповка на Днепре (Карта «М-36- 102», район Подорожная) читать «Клятву», да еще доискиваться мотивов чтения этой книги немцем, которого мы убили. Сами ежесекундно ожидали смерти».
Мысли Шабурова были прерваны стрельбой и криками: немцы устремились на подразделение Бирюкова, чтобы отрезать десантников от Днепра.
Помчался вместе с Шахтариным помогать отбить атаку.
Захвачены пленные. Двадцатилетний солдат Цюйтпольд Хапа из 168 МБ 2-й компанеи, католик из южной Германии, попал на допрос к Шабурову.
У этого длинноносого воителя в кармане серо-зеленого мундирчика нашли молитвенник, на шее – четки.
Все это ему возвратили назад, и он осмелел, разговорился, поедая одновременно предложенный ему хлеб и сосиски.
– Вы попали в «Сферический треугольник Швейнеля» и вам будет плохо, – твердил он. – Среди немецких солдат официально объявлено о подписании мира с Россией и об установлении границы по Днепру. Зачем же вы нарушаете мир, переплыли Днепр?
– Вас неправильно информировали, – усмехнулся Шабуров. – Мы подпишем мир с Германией, когда придем на берега Шпрее…
Немец закрутил головой:
– Нун, нун! Этого не будет. Немцы состоят из мяса, костей и дисциплины, не впустят русских в Берлин и на берега Шпрее…
– Отведи его в яму, под берег, – приказал Шабуров ординарцу. – С первыми же лодками отправить на левый берег…
Вернулся Шахтарин с неприятным известием: на сторону немцев бежал Абрамов, командир 2-го отделения, 2-го взвода, 2-й роты, 1-го батальона, 22 воздушно-десантного полка…
– Почему не стреляли?! – запросил о нем Шабуров немедленно по телефону. – Так-так. Значит, перебежал во время немецкой контратаки? Мы должны сейчас же своими действиями сделать совершенно бесполезными для немцев те сведения, которые они получат от изменника Абрамова. Да, все переменить, все переставить… Конечно, и немедленно. Комсорг полка, Василий Тамбовцев, у вас? Пусть проберется ко мне. Да-да, непременно!
… В 15.00 начался минометно-артиллерийский налет на расположение десантников. Два с половиной часа безумствовали немцы, а в 17.30 пошли в атаку.
К этому времени боевые порядки десантников и их огневые позиции были заново изменены, немцы же наступали явно по изложенному им Абрамовым плану размещения боевых порядков десантников. Вот и получилось, что они нарвались на шрапнель орудий, где ожидали лишь огня автоматчиков, попали под мины, где до этого сидели советские солдаты, отведенные умышленно в засадные места.
А когда сотни немцев погибли от огня, десантники перешли в контратаку
– Комсомольцы! – звенел голос Тамбовцева. – Не посрамим земли русской, не пропустим немцев к священному Днепру!
– Не пропустим, гадов, не пропустим! – прокатилось по всему плацдарму. И в сплошном густом дыму двадцать минут длилась рукопашная схватка.
Немцы не выдержали, побежали. Преследуя их, десантники заняли еще одну траншею и прорвались в лес. Там сожгли немецкий интендантский склад, перебили роту гитлеровцев, только что пришедшую для усиления позиций.
В 19.30 немцы снова атаковали, в 21.30 повторили наиболее яростную атаку. Ровно в полночь они еще раз атаковали, потом присмирели до утра. Всю ночь убирали трупы солдат.
… Утром 10 октября ПНШ по связи, Чурилов, сообщил Шабурову по радио несколько новостей: войска Северо-Кавказского фронта под командованием генерал-полковника Петрова 9 октября полностью освободили от нацистов Таманский полуостров.
СНК СССР образовал Совет по делам русской православной церкви для осуществления связи между Правительством СССР и патриархом московским и всея Руси по вопросам церкви. Председателем Совета назначен Г. Г. Карпов.
Слушание радио пришлось прекратить: в семь часов обрушился шквал минометного огня, в 7.40 началась атака. Она захлебнулась. Через двадцать минут немцы снова забросали плацдарм снарядами и минами, в 8.20 безуспешно атаковали позиции десантников, в 9 часов появились самолеты. Они бомбили целый час, потом опять атаки – в 10.00, в 11.30, в 12.00, через каждые полчаса до самого вечера.
… В 22 часа, когда стояло затишье, приехали на лодках командир полка Чуков и его заместитель по политической части – подполковник Никифоров. Это высокий широкоплечий человек с обширным красным лицом и неуклюжей походкой. Обычно он очень любил поговорить и похвастать своими действительными или выдуманными успехами, но на этот раз почти не размыкал рта, ходил от окопа к окопу, пригнувшись и как бы ожидая момента, чтобы успеть спрятаться поглубже в землю, если начнется артиллерийский налет.
Чуков присел на корточки рядом с Шабуровым, вызвал Котова из его берлоги под крутым берегом, сообщил шепотом:
– Имейте в виду, товарищи, наш полк имеет задачу ввести немцев в заблуждение… Настоящая армейская переправа будет начата ночью гораздо южнее, – Чуков чувствовал себя растерянно, неудобно, будто сидел на котле, который вот-вот должен взорваться. Посматривая на циферблат часов, светившийся фосфорическим косматым светом: знал, что немцы большие методисты, могут начать стрельбу снова, как только истекут тридцать минут перерыва. Особенно забеспокоился Чуков, когда Шабуров начал рассказ о гибели начальника штаба, Солонцова.
– Я его вызвал к себе с докладом о потерях, а тут начался огневой налет. Наружи сидим, все видно. Ад кипит вокруг. Солонцов побледнел, голубые глаза его чуть из орбит не выскочили. «Нет, я лучше побегу под берег, там безопаснее, – простонал он. – Побегу…» не пустил я его, приказал сидеть в окопе: осколки здесь не достанут, а от прямого попадания и под берегом не спасешься, песком завалит.
И вдруг Солонцов метнулся из окопа. Не пробежал он и пятнадцати шагов, как, будто в кино, сверкнуло в дыму, голову оторвало миной. Солонцов еще какую-то долю секунды двигался без головы, потом грохнулся…
– Ладно, время подходит! – воскликнул Чуков. Вскочил, не попрощавшись, побежал к лодкам, скрылся в темноте.
Никифоров задержался в окопах с солдатами, потом подошел к Шабурову с Котовым.
– Уходите вы, подполковник, пока не начался огонь, – сказал Котов и сам нырнул в свою нору под берегом.
Никифоров засмеялся:
– Лихорадит товарища, а ведь смелым себя считает… Ну, это пусть. А для вас, товарищ Шабуров, новость имеется: представили вас сегодня к Ордену Боевого Красного Знамени за успешное руководство десантной операцией и за…
Никифоров не договорил, так как началась жаркая пальба, немцы полезли в новую атаку. Они смяли передний край, покатились на плечах бегущих десантников к Днепру.
Казалось уже все потерянным, проигранным. Шабуров со старшим лейтенантом Соколовым бросились в гущу бегущих солдат, ободрили их своими голосами, известными всем на этом плацдарме, остановили, а потом и повели в контратаку.
Через полчаса, когда Шабуров вернулся на КП, чтобы сообщить Котову и на левый берег об отражении атаки и о захвате одной немецкой траншеи, о пленных, он не застал Никифорова.
«Где же он? – тревожился и искал. – Не убило ли где?»
Поиски не дали результатов, из подразделений сообщили по телефону, что подполковник Никифоров был у них еще до начала немецкой атаки, потом ушел.
«Наверное, ранен? – мелькнула мысль у Шабурова. – Побегу к переправе. Убедюсь в его судьбе, с ним же и сообщу на левобережье обстановку…»
Лавируя между разрывами мин и снарядов, бегом и ползком пробирался Шабуров по широкой отмели к переправе. Добрался, залег в окопчик, чтобы отдышаться. И тут услышал из темноты уговаривающий голос полкового врача, Шмелева, пополз к нему.
Несколько раненых, лежа в неглубоких песчаных окопчиках, плакали навзрыд. Возле них, пренебрегая опасностью, прямо на песке лежал Шмелев и уговаривал людей успокоиться, так как лодки должны скоро подойти и забрать их.
– Да мы разве смерти боимся? – возражали раненые. – Нас обида сжигает, что здоровый человек, подполковник Никифоров, подбежал, выбросил нас из лодки, сам уехал, один… Одного гребцы повезли, а нас бросили…
Шабурову стало ясно все. Протест накалил его. И уже не думая больше об опасности и не прячась от мин и пуль, даже как бы ища их, чтобы умереть и не хранить в своем уме и сердце память о бесчестии Никифорова, он встал во весь рост и зашагал, не спеша, навстречу огненной пурге, голосившей раскаленным металлом осколков и наполнявшей пространство сиянием разноцветных искр. «Как страшен и как красив ночной воздух во время огневого боя, – непроизвольно отмечали мысли. – Может быть, в этом огне придется сгореть? Ну что ж, это лучше, чем адский огонь растоптанной совести и разочарования в старшем товарище, которому, кажется, верил в прошлом, верил совсем недавно…»
Продолжение следует
Евгений Белых для Кавикома
Наверх