К 90-й годовщине образования СТАРООСКОЛЬСКОГО КРАЕВЕДЧЕСКОГО МУЗЕЯ.
Рассказы о первом директоре музея Мешкове Н. С. Глава из историко-литературного произведения ПЕРЕКРЕСТОК ДОРОГ краеведа Н. Белых.
Показаны события в СТАРОМ ОСКОЛЕ в 1918 году, участником которых был Мешков Н. С.
ЯКОБИНЦЫ
Через день разыгралась новая сцена у отделения «Русско-Азиатского банка» на Белгородской улице.
Примечание: Фотоснимок здания "Русско-Азиатского банка". Фотоснимок, сделанный фотографом К. С. Скорупским в 1908 г. помещен в монографии краеведа Н. Белых ЧАСТИЧКА РОДИНЫ.
У этого красивого двухэтажного здания, нижний этаж которого облицован под серый мрамор, а верхний – под серый гранит, с утра собралась плотная толпа местной буржуазии и понаехавших вкладчиков из сел. Были тут маклеры и векселедержатели, банковские агенты и владельцы дубликатных квитанций под грузы, промышленники и купцы. В толпе шнырял чудаковатый парнишка, сын купца Рощупкина, Колька Свистун, высвистывая какие-то странные трели.
Служащие банка были в полном сборе. Распахнув внутренние рамы всех пяти арочных окон центральной части фасада и продув дыханием иней на стеклах внешних рам, они прильнули к волчкам проталин, со страхом и любопытством рассматривали толпу у подъезда.
Кто-то из конторщиков залез на подоконник большого арочного окна в левом крыле здания, выдвинутом на аршин в сторону тротуара, другие служащие глядели на улицу через стекла узких прямоугольных окон, симметрично расположенных по сторонам по сторонам большого арочного окна под балконом второго этажа.
Известный всему городу и уезду, бухгалтер банка, пугавшийся до революции любого прохладного ветерка и хронически болевший насморком, теперь разъярился и распахнул стеклянные двери, вышел на балкон с женщиной в горностаевой шубке.
– Вот, Ксенья Васильевна, и дожили мы до унижения, – ворковал он, стараясь взять в горсть и пожать пальцы этой красавицы. – Сейчас вот придет Совдеповский комиссар с комиссией, все опечатает, все отнимет… Айя-яй-ай, пропадет добро, растащено будет голытьбой. А ведь какие дела мы тут делали, какие обороты! Одни торговые обороты контролировали на сто девяносто миллионов рублей золотом в год…
– Перестаньте ныть! – бросила Ксенья Васильевна, вырвав свои пальцы из горсти бухгалтера. – Невидаль, вспоминать о проигранном…
– Да ведь не совсем еще проиграли, – заворковал бухгалтер снова, заходя с другого бока, чтобы заглянуть женщине в глаза. – И разве это невидаль, если мы не только торговлю в своих руках держали, но и заемно-закладные операции, операции с дубликатами под хлебные грузы. Яйца через банк отправляли во все страны-государства, жмых, лес и доски, векселя учитывали, комиссионные бумаги в портфелях держали. Воинский начальник полковник Михайлов за счастье считал быть приглашенным на наши балы… С вами кадриль танцевать изволили они…
– Теперь этому полковнику грош цена, – прошептала Ксенья Васильевна. И вдруг рассмеялась: – Теперь надо брать курс на его бывшего писаря, на Прядченко, чуть ли не главу всей уездной власти. Помню, сама видела (была я в это утро в гостях у Дьякова): подкатил Прядченко на фаэтоне к дому Михайлова, вызвал по тревоге, а потом сунул ему вожжи и приказал садиться на козлы, вместо кучера. Михайлов подчинился, зашевелил вожжами, а Прядченко развалился на заднем сидении в кожаных подушках. Вот, революция, свержение властей…
– Айя-яй-ай! – покачал бухгалтер головою и снова цапнул было Ксенью Васильевну за пальчики.
Сердито отмахнулась.
– Молчите, если не умеете драться с оружием в руках! – упрекнула со злостью, собрав трубочкой вишневые губки и встряхнув нарочито выставленными из-под собольей шапочки белокурыми прядями волос. – Теперь у меня один выход – бегство за границу…
– Помилуй бог! Как же можно? Айя-яй-ай! Не все же надежды рухнули, можно и прожить…
– Спасибо! Прожить бабой я не хочу, барыней – не дадут… А надежды? Какие же надежды, если даже управляющий отделением банка, господин Яковлев, струсил и перешел на службу к большевикам…
– Слышал, слышал, – вздохнул бухгалтер и звонко чихнул. – Пардон, хронический… Говорят, согласился Яковлев пойти бухгалтером в уездный земельный отдел или в земельное управление, там у них не разберешь сразу…
– Полюбуемся отсюда, как он будет пресмыкаться перед большевиками при докладе собравшимся о всем происшествии, – сказала Ксенья Васильевна. – Скоро он там?
– С минуту на минуту появится этот Христос народу, чего же там задерживаться: все уже принято наркомфиновскими сатрапами, сейфы опечатаны…
В хмуром молчании ожидала толпа. Даже Колька Свистун перестал забавляться своими трелями: дали ему под затылок, чтобы не бередил и без того больную душу, наполненное горечью сердце.
Не шутка. Уже несколько часов подряд, с ночи, хозяйничала в банке Совдеповская комиссия. По толпе, успевшей продрогнуть и переволноваться, прокатился рокот голосов и вздохов, когда открылась, наконец, орехового цвета дверь с массивными медными скобками, на гранитной ступеньке банковского подъезда, окруженный уполномоченными Наркомфина, показался управляющий, Яковлев.
Высокий, с лихо закрученными каштановыми усами и одетый, как всегда, по самой последней моде, Яковлев все же выглядел в эти минуты не таким, каким привыкли видеть его клиентура. Даже обычно деловые его манеры как бы стерлись, а всегда самоуверенная речь вдруг растворилась в потоке непроизвольных междометий.
Гмыкая, ахая и кряхтя, Яковлев прятал дрожащие руки за спину, страдальческим взором бледного лица и погрустневших карих глаз под густыми черными бровями пробежал он по смятенным лицам своих давних клиентов, покровителей, друзей и недругов, завистников и доброжелателей.
«Все они сейчас страдают, как и я, – мелькнуло в мозгу. – Но что поделаешь?»
– Граждане! – чуть не со слезами в голосе воскликнул он. – Господа! Согласно правительственному декрету и вот их требованию, – Яковлев снова захмыкал, закашлялся и кивнул на уполномоченных Наркомфина. – Согласно их требованию, мы больше не хозяева банка. Отныне, как записано в акте, банковские сейфы со всеми ценностями в них и бумагами принадлежат народу России. Все описано, опечатано, и я не могу ничего… Обстоятельства, господа-граждане, сильнее нас. Мы верно обслуживали ваши нужды, выполняли ваши приказы. Глубоко благодарны вам за внимание и теплоту, за посещение нас в эти тяжелые и ответственные минуты нашего общего расставания с привычным порядком дел.
– Да здравствует наш управляющий! – выкрикнул кто-то из толпы. Яковлев отчаянно взмахнул платочком, закашлялся, потом вытер набежавшие слезы.
– Не надо, господа-граждане! И не обижайтесь на нас, мы должны подчиниться силе. Теперь я не управляющий, не к нам обращайтесь. Взять из банка драгоценности, ценные бумаги или деньги можно лишь с разрешения Совета Рабочих и Крестьянских депутатов…
– А наживали нам ценности эти депутаты? – воскликнул Игнатов Николай, быстренько поскреб ногтем горбинку крючковатого носа. – Мы эти ценности с Иваном Логвиновичем Ильшенко в Сальском Округе и во всем Округе Войска Донского годами собирали по копеечке, а они единым махом грабят…
– Верно, грабят! – завопил купчик Терентьев, туда и сюда шныряя сухонькой мордочкой с подстриженной бородкой. Глаза стали воспаленными, полоумными. – Мы горбом прихитрялись каждую копейку привлечь к себе, а они ее царапают-хватают… Им недолго и до наших домов руку протянуть…
– Чего же, люди, как дундуки, молчите? – закричала Анна Трифонова. – Я вон своего мужа извела подрядами, пока номера выстроили и постоялый двор, а теперь все наше достояние расхватают, как разбойники… Давайте, люди, не дадим свое!
– Не дадим! – мощно, с гулом, дохнула вся толпа. – Не дадим!
– Бей совдеповских!
– Бей!
Яковлев раскрылился перед толпой, хлынувшей к ступенькам подъезда. Замахал на нее руками, побледнел еще более.
– Остепенитесь, остепенитесь! Нам сейчас нельзя лезть в драку. Поглядите, якобинцы выставили пулеметы…
Толпа невольно остановилась, оглянулась.
Мешков в шинели стоял у саней на перекрестке Белгородской и Курской улиц, а пулеметчики прямо с саней развернули два пулемета на банк.
– Разойдись! – звонко закричал Мешков. – Полминуты срок, открываем огонь!
Первые номера, щелкнув рукоятками, застыли у затыльников, вторые расправили ленты, поданные в бронзовые рты пулеметных приемников.
И сейчас же, будто ураган огромной силы, страх погнал толпу в бегство. Скользя, падая и тяжело дыша, лавиной катились люди вниз, к Воронежской улицы, иные успевали нырнуть через калитки во дворы, прятались в туннелях проездов старинных домов.
Бежала среди других и старшая сестра Мешкова, управлявшая фактически всеми делами фирмы после смерти отца, Сергея Яковлевича.
«Все перевернулось на планете, – успела она подумать, пока бежала на Воронежскую улицу вместе с дочкой бывшего цензора, Валентиной Михайловной. – Отец много лет служил городским головой, брат пулеметом разгоняет именитых граждан города и помогает грабителям из Совдепа захватывать банк и наши капиталы. Что же творится, что творится? А я и не знала раньше, что все это можно назвать одним словом «Якобинцы». Спасибо Яковлеву за разъяснение: он дальновидный. "Яко-о-обинцы!»
Евгений Белых для Кавикома.
Наверх
Интересно.