Харбинская, артель маляров собиралась выходить на работу. «Ну, что, Славка, тебя поздравить можно, счастливый жених?» — спросил, мешая краски, своего напарника Иоакинф Лукич Верховской, для друзей Кимочка. Вопрошаемый сдвинул брови так, что они сошлись в одну гневную молнию, долго молчал и, наконец, выдохнул: «Она мне отказала».

 

 Кимочка переспросил так, как будто ставил точки после каждого слова: «Она. Тебе. Отказала?» Из природной деликатности он не задал вопроса — почему? Молча дошли до места работы, молча начали красить. Поручику Верховскому всегда казалось, что Васнецов списал Илью Муромца с eго приятеля, хотя, фактически это было невозможно — «Три Богатыря» были написаны, когда тот еще был младенцем. «И что еще женщинам надо?» — думал Кимочка,— серьёзный, красавец, не пьет, работяга, не бабник, наконец, храбрый капитан, ну, словом, всех мер человек».

 «Ты никогда не догадаешься, отчего она мне отказала»,— с кривой усмешкой заговорил, наконец, капитан. «Я вас очень уважаю, Ростислав Георгиевич,— сказала она мне, когда я ей сделал предложение. «Заметь,- добавил он желчно,— женщины всегда говорят о своем к нам уважении, когда хотят позолотить пилюлю.— «Уважаю, но не мыслю стать мадам Зюзиковой, потому что,— тут она запнулась,— «Если бы я, паче чаяния, вышла за вас замуж и мы бы.... имели ребенка, то его иначе бы в школе не называли, как Зюзей».

«Ну, словом, находит мою фамилию смешной». Капитан Зюзиков ляпнул в сердцах краской на стенку. «Фамилия наша военная, прадед воевал с Наполеоном, дед сражался с турками, отец дрался с немцам».

«Кто она такая?» — спросил поручик,— каприза и недотрога, но я её люблю». Они молча красили бесконечную стенку с поскрипывающей стремянки. «И что женщинам надо?» — продолжал вопрошать себя Кимочка. Он целый день ломал голову, как помочь капитану и ничего не нашел. Но, как пелось в полковой песне «Человек не таковской, наш поручик Верховской».

 К вечеру, когда они закончили работу и разошлись по домам, его осенило. Капитан Зюзиков жил совсем близко, за углом, и кончал умывать руки от краски, как в окно ввалился Кимочка. «Слушай, Славка, вот что, моментально убирайся вон из Харбина»,— «Куда?»,— ошалело спросил капитан. «Куда хочешь, в тайгу, в какой-нибудь посёлок, исчезни на неделю».— «А потом что?» — не понимал капитан,- «Хунхузы тебя похитили, хунхузы, и требуют выкуп».— «Да за меня никто ломаного гроша не даст, глупости ты выдумал».— «Ничего не глупости, я все обмозговал. Похож на тебя сын богатого скотовода? Того, что дом трехэтажный в центре стоит?» «Ну, похож, пожалуй, немного». «Так вот, ошибка вышла, ведь ты сам знаешь, что для китайцев белые все на одно лицо». «А потом что?» — «Я женщин знаю, через неделю она сама к тебе прибежит и согласится быть не только мадам Зюзиковой, но даже мадам Цуциковой».

Поручик Верховской был так красноречив,— так уверен в успехе своей затеи, что капитан сдался. «У меня на одном полустанке приятель живет, старовер, да ты его помнишь, он с нами работал, а потом не мог больше в городе выдержать, в тайгу ушёл, давно приглашал в гости, вот я к нему и махну». Он xотел снять куртку с вешалки.— «Не надо, ничего не бери. Твоя хозяйка кур сзади дома кормит, меня не видала, я в окно вылезу и был таков. А ты скажи ей, что идёшь за хлебом. Товарняк отходит через полчаса, мой приятель машинист тебя на твой полустанок подбросит».— Он исчез за окном. Капитан потушил свет, пошёл к хозяйке: - «Мария Ивановна, хлеба у вас не осталось?» — «Нет, голубчик, последний кусок курам скормила».— «Ну, так я пошёл купить до скорого».— Капитан бодро зашагал по направлению к станции. Невдалеке от него двигался в ту же сторону Кимочка. Вечерело, и улицы опустели. На станции локомотив прицепил товарные вагоны, свистнул и пошёл лязгать на стыках. Капитан помог машинисту кормить топку углём и через час поезд притормозил на требуемом полустанке. Дорожный сторож указал капитану тропу на заимку старовера. Уже совсем, смерклось. Невдалеке мелькнул огонёк и послышался собачий лай. Старовер был рад гостю и угостил его на славу.

В Харбине на следующее утро поручик Верховской развил бешеную деятельность. Он явился к Марии Ивановне, сказал, что капитан не вышел на работу. Хозяйка вспомнила, что он вечером пошёл за хлебом. Кимочка открыл дверь в комнату исчезнувшего, обратил внимание, что хлеба нет, и даже куртка висит на месте. Что-то случилось с капитаном. Поручик посоветовал Марии Ивановне пойти по магазинам поспрашивать и у соседей также. Сам он занялся тем же. Он рассказывал встречным и поперечным, что вот, исчез без вести такой хороший человек, капитан Зюзиков, которому одна бездушная особа отказала неизвестно почему, и вот теперь его взяли и похитили хунхузы, будут требовать выкуп, а что с него взять — маляр. А, по-видимому, просто вышла ошибка, похож на него сын одного богача, видно, перепутали, и, конечно, уверившись в своём заблуждении, хунхузы с капитаном Зюзиковым церемониться не будут, а просто его — тут он красноречиво проводил рукой по горлу — и дело с концом.

Слухи об этом небывалом происшествии облетели Харбин со скоростью света. Богатый скотовод нанял безработного борца из цирка и отправил своего сына с ним в неизвестном направлении, по-видимому, в Шанхай. Кимочка вернулся к вечеру, голодный, охрипший от болтовни, но довольный собой. Со скамьи перед домом встала женская фигура, спросила робко: «Вы господин Верховской?» — «Моего жениха похитили хунхузы».— Она зарыдала и не смогла больше ничего объяснить.— «Позвольте, о ком вы говорите?» — спросил сурово Верховской. «О Славе Зюзикове»,— выдавила посетительница. «А я и не знал, что он помолвлен. А свадьба была назначена?» — продолжал терзать ее поручик. Она не ответила, покачала отрицательно головой и добавила со стоном: «Я так его люблю! Вот!» — она вытащила из кармана свёрточек — «Тут все мои драгоценности — бабушкино кольцо с двумя бриллиантиками, жемчужные серьги, они очень старинные, и моё колечко с бирюзой. Больше у меня ничего ценного нет. Это для выкупа».— «Счастлив видеть, что у Славы достойная невеста. Ведь он замечательный человек».— «Замечательный»,— с плачем согласилась достойная невеста.

Тем временем замечательный человек пользовался неожиданным, отпуском. Ловил в горных ручьях нежных хариусов и форелей, коптил рыбу и мясо, колол дрова, объедался крупной ежевикой. После экскурсий за eжeвикой рубашка eго превратилась в лохмотья. Старовер выходил к поездам с фазанами, рыбой и ежевикой вёдрами. Поручик Верховской не велел возвращаться раньше недели.

По истечении этого срока старовер проводил его на станцию_, нагрузив до предела копчёными, солеными и свежими рыбами, фазанами и прочей снедью. Капитан благоразумно оставил всё это добро до востребования и поступил правильно. Он шёл налегке по Таможенной улице, как вдруг из одного дома, предназначенного для железнодорожников, выскочила бывшая у подруги eго любовь, каприза и недотрога, и с плачем повисла у него на шее. За изошедшую неделю она похудела, веки были красные и общий вид чрезвычайно жалкий. Сжимая её в своих объятиях, капитан едва держался, чтобы не сказать ей правду, но подумал — что мне будет от Кимочки — и промолчал.

Свадьба была скромная и трогательная.. Через год у четы Зюзиковых произошлo прибавление семейства. Крёстным отцом был, конечно, поручик Верховской. Не было большего счастья для этого стареющего холостяка, чем нянчиться со своим крестником. И нежно укачивая его, он, когда никто не слышал, мурлыкал колыбельную песенку, которую нельзя найти ни в одном сборнике, по-видимому собственного изобретения:

если б не было меня,

то бы не было тебя,

спи мой малый, спи мой Зюзя,

дай тебе прикрою пузю.

Я послал его в тайгу,

ты об этом ни гу-гу.

Он в гостях у старовера

ежевики съел без меры.

Все свалили на хунхузов,

Между нами это, Зюзя!

 

Харбинские истории Ирины Бор