Семену Лосеву, режиссеру Старооскольского театра для детей и молодежи (СТДМ), посчастливилось быть знакомым с целой плеядой актеров Ленинградского Большого Драматического Театра имени М. Горького - с теми, кто блистал в 70-х годах на сцене театра и кино. Сегодня рисунки Лосева – это часть памяти о том времени и его героях, целая история. История о великих людях, актерах ушедшей эпохи.

Вся жизнь Семена Михайловича связана с театром. В юности он занимался в театральной студии, затем - театральный институт, аспирантура, преподавательская деятельность и работа режиссером в Рижском, Свердловском и, наконец, в Старооскольском театрах. Он ставил спектакли в Ленинграде, Вильнюсе, Киеве, Одессе, Калининграде, Даугавпилсе, Орле. Два года назад он давал мастер-класс по системе Станиславского во Франции, в Марселе.

К своим рисункам он подходит так же ответственно, как и к спектаклям, выверяя и обдумывая каждый штрих, пятно, линию. Его работы уже выставлялись широкой аудитории: сначала - на выставке в старооскольском художественном музее, потом – в холле СТДМ. Сейчас все эти портреты можно увидеть в кабинете режиссера. По словам Семена Лосева, это придает его работе особую, творческую, ауру.

Особого внимания в представленной экспозиции заслуживает серия автопортретов: в них Семен Лосев изобразил себя таким разным - серьезным и решительным, романтичным и самоироничным.

Семен Лосев в первую очередь – режиссер театра, а не профессиональный художник. И в его портретах не фотографическая четкость лиц, а знакомый каждому отпечаток характера, личности того или иного актера.

Срисовывать с фотографии Лосев не любит. И не умеет.

- Не получается. Не могу угадать, проникнуть в суть, - признается художник.

Чтобы нарисовать портрет, Лосеву необходимо не только увидеть человека в жизни, понаблюдать, как тот двигается, говорит, слушает, думает, работает, играет. Ему нужно заболеть внутренним миром этого человека.

Об истории создания своих работ Семен Лосев пишет:

Сергей Юрьевич Юрский

- Несмотря на то, что я почти все 70-ые стажировался в БДТ, мне не удалось увидеть, как репетирует Сергей Юрьевич Юрский. Все его знаменитые роли в театре – Чацкий в «Горе от ума», Генрих IV в пьесе Шекспира, Мольер Булгакова, Адам в «Божественной комедии», профессор Полежаев – на тот момент были уже сыграны.

На телевидении в прямом эфире без записи каждую неделю он читал, нет, играл главу за главой «Евгения Онегина». Представляете, играя в театре, снимаясь в кино, он за неделю готовил главу из поэмы, которую Белинский назвал «Энциклопедией русской жизни»?! И читал сходу, без дублей! Без единого сбоя! Кто-то из критиков справедливо сказал, что эту работу можно занести в книгу рекордов Гиннеса. Потом как режиссёр Юрский снял с тогда ещё молодым, а теперь - всемирно известным артистом балета - Михаилом Барышниковым «Фиесту Хемингуэя». Но Барышников сбежал за границу, и эта лента была запрещена к показу. Это сейчас она стала учебником в театральных институтах.

В кино родился его, на мой взгляд, самый лучший Остап Бендер в фильме Швейцера «Золотой телёнок». Нет, Андрей Миронов замечательно играет Остапа, но его сбил Ширвиндт. Александр Анатольевич сказал, что он подарил Миронову свою трубку и… потухший глаз. А у Остапа не может быть потухшего глаза. Остап - мечтатель! Посмотрите на глаз Юрского!

В Питере, тогда Ленинграде, Юрского боготворили. Но боготворили зрители, а не власти. Творческие встречи с Сергеем Юрским во Дворцах Культуры всегда шли при аншлагах. Между чтением Пушкина, Шукшина, Зощенко, Жванецкого он отвечал на вопросы. Отвечал честно, хотя порой вопросы были провокационными. И, по слухам, однажды сказал что-то такое, что в то время говорить было опасно. Первый секретарь Обкома партии Григорий Романов приказал не допускать Юрского ни в кино, ни на телевидение. Указание было дано буквально: носа Юрского на телеэкране не должно быть. Однажды Юрского вырезали из передачи «Театральные встречи», но …его нос с левой стороны кадра остался. И редактор передачи, дрожа от страха, действительно ждала своего увольнения. Шло вытравливание Юрского из города. Юрский прощался с БДТ.

И вот несколько последних спектаклей, поставленных Товстоноговым, мы смотрели с Юрским вместе, сидя почти рядом. И я быстро-быстро делал черновые наброски. Но тогда дать ему на подпись черновики не осмелился.

Потом несколько раз в 90-х он гастролировал в Риге, в Рижском театре русской драмы, и был у меня в кабинете, на стенах которого и увидел рядом с портретами коллег свой. И расписался на портрете – это произошло через 18 лет после того, как я портрет нарисовал.

У нас в стране был режиссёр, которого в 30-х годах считали лучшим режиссёром мира. Это Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Великая режиссура, уникальная школа Мейерхольда, а потом - его арест, лагерь, письмо Молотову: «Я старик. Прикажите, чтобы меня не били жгутом по пяткам». И до сих пор нет ни одного фильма о судьбе Мейерхольда. А сыграть его мог бы только Сергей Юрский.

Марк Анатольевич Захаров

Некоторые из портретов были нарисованы очень быстро. К примеру, однажды в Москве я был в творческой лаборатории ЛЕНКОМа, театра, которым руководит Марк Захаров. Но так получилось, что сам худрук зашел ненадолго, буквально на 10-15 минут. Извинился: назначен внеплановый спектакль «Юнона и Авось», а в день этого спектакля всегда идут репетиции. Пока Марк Анатольевич знакомился с нами и извинялся, я сделал два наброска. Два дружеских шаржа. А потом мы пошли на репетицию. Меня поразило то, что спектакль прошёл более ста раз, актеры только что вернулись, сыграв его во Франции, а пятичасовая репетиция танцев и песен все равно шла всерьёз, при полном напряжении, до седьмого пота - будто перед премьерой.

Павел Борисович Луспекаев

- Помните фильм «Белое солнце пустыни» и Луспекаева, который сыграл в нем таможенника? У меня есть рисунок: Павел Борисович в роли Верещагина. Правда, рисовал я его практически по памяти. А наброски были сделаны совсем в другое время. Павел Борисович Луспекаев, потеряв ноги, был вынужден уйти из БДТ и периодически либо снимался в кино, либо работал на Ленинградском телевидении.

В самом начале 70-х я был педагогом на курсе, которым руководил кинорежиссёр Григорий Аронов. Это начитанный, тонкий, добрый человек, но мало кому известный как профессионал. Пожалуй, один лишь его фильм - «Седьмой спутник» - был замечен, но, наверное, потому, что в ассистентах у Аронова был молодой выпускник института Алексей Герман.

Аронов редко появлялся на занятиях - у него шёл самый напряжённый период съёмок фильма «Зелёные цепочки». Главную роль в фильме играл Луспекаев. Ну, и конечно, я попросился на съёмки.

Луспекаев с трудом ходил, но все равно переламывал себя, свою боль. И мне удавалось в съёмочном зале телестудии, спрятавшись где-то в уголочке, его рисовать. Он сам давал повод. Вы знаете, как Луспекаев работал? Даже в перерывах, когда все остальные пили чай, кофе, трепались, шутили, уходили покурить, он застывал и держал напряжение до включения красной лампочки на камере. Он был, как памятник, - в полном публичном одиночестве. Чуть шевелил губами, наговаривая текст. От его глаз шли грозовые разряды. Никто в эти минуты не осмеливался к нему подойти. Такое ощущение, что он относился к каждой съёмке, как к последней.

Рисуя Луспекаева, я понял, что, к сожалению, фильм у Аронова не получится. Я вам приведу простой пример. Он снимал бездарных детей из-за спины Луспекаева. Они что-то фальшиво лепетали. Аронов долго с голоса учил их говорить. От этого они фальшивили ещё больше. Лица пустые, безразличные. Аронов нервничал, ничего не получалось, советов не слушал. Он был на грани нервного срыва. А выход был: уж коли такие дети попались, нужно было снимать гениального артиста из-за их спин, а не наоборот.

По-моему, это чувствовал и Павел Борисович. Но терпел. Не вмешивался в режиссёрско-операторское дело. Просто играл, нет, жил.

Луспекаев появился в Северной столице из Киева. Они дружили с Кириллом Лавровым. И вот представьте, Лавров один-единственный раз позволил себе отказаться от роли – в пользу Луспекаева. Их обоих назначили на роль Черкуна в горьковских «Варварах». Лавров увидел, как Луспекаев репетирует, и умолил Товстоногова «дать Паше репетировать одному». И Луспекаев сыграл так мощно, так обаятельно любимца женщин, который неожиданно в финале оказывается циничным, никого, кроме себя не любящим варваром, что сразу же вырвался не только в лидеры БДТ - о нём заговорили всюду. У него был особый контакт с Товстоноговым. Они понимали друг друга на уровне интуиции. Сохранились киноплёнки этих репетиций и второго спектакля «Иркутская история», где было блестящее трио: молодые Доронина, Смоктуновский и Луспекаев. Я видел этот спектакль неоднократно.

По узким улочкам Риги в 90-х мы гуляли с народным артистом Всеволодом Кузнецовым. Я рассказывал ему, как потряс меня в 60-х спектакль БДТ «Горе от ума», как прекрасно Кузнецов сыграл роль Скалозуба.

- Да, что вы! Я – бледный слепок Паши. Вы не видели премьеру. Первый спектакль Луспекаев играл. Потом отказали ноги. Больница. А у меня - срочный ввод. Хорошо, что я не пропускал ни одной репетиции с Пашей. Это был восторг. Ну что Скалозуб? Как это играть? А Луспекаев на глазах превращался в такого жизнерадостного идиота! У него степень веры в то, что он делает, чем живёт, была абсолютной. Это неповторимо. Вообще, разве можно повторить интуицию? Интуиция и есть гениальность.

Текст написан по воспоминаниям Семена Лосева

"Старооскольский Курьер", 2 июня 2008 года